Неточные совпадения
Потупился, задумался,
В тележке сидя, поп
И молвил: — Православные!
Роптать на Бога
грех,
Несу мой крест с терпением,
Живу… а как? Послушайте!
Скажу вам правду-истину,
А вы крестьянским разумом
Смекайте! —
«
Начинай...
Так я все веду речь эту не к тому, чтобы
начать войну с бусурменами: мы обещали султану мир, и нам бы великий был
грех, потому что мы клялись по закону нашему.
А он там гулял: увидал, что я стреляю, и
начал кричать, чтоб я перестал, что это
грех, и тому подобные глупости.
— Что это ты не уймешься, Савелий? —
начала бабушка выговаривать ему. — Долго ли до
греха? Ведь ты так когда-нибудь ударишь, что и дух вон, а проку все не будет.
— Я вспоминаю затем, чтобы загладить, искупить свой
грех, Катюша, —
начал он и хотел было сказать о том, что он женится на ней, но он встретил ее взгляд и прочел в нем что-то такое страшное и грубое, отталкивающее, что не мог договорить.
Протяжным голосом и несколько нараспев
начал он меня увещевать; толковал о
грехе утаивать истину пред лицами, назначенными царем, и о бесполезности такой неоткровенности, взяв во внимание всеслышащее ухо божие; он не забыл даже сослаться на вечные тексты, что «нет власти, аще не от бога» и «кесарю — кесарево».
— Свое-то маленькое бросил, Галактион Михеич, а за большим чужим погнался. С бритоусыми и табашниками
начал знаться, с жидами и немцами смесился… Они-то, как волки, пришли к нам, а ты в ихнюю стаю забежал… Ох, нехорошо, Галактион Михеич! Ох, велики наши
грехи, и конца им нет!.. Зачем подружию милую обидел? Чадо милое, не лютуй, не злобься, не впадайся в ненужную ярость, ибо великий ответ дадим на великом судилище христове…
Стряпка Аграфена ужасно любит лошадей и страшно мучается, когда на дворе
начинают тиранить какую-нибудь новокупку, как сейчас. Главное, воротился Лиодор на
грех: забьет он виноходца, когда расстервенится. Не одну лошадь уходил, безголовый.
Этот день наступил в субботу, в
начале зимы; было морозно и ветрено, с крыш сыпался снег. Все из дома вышли на двор, дед и бабушка с тремя внучатами еще раньше уехали на кладбище служить панихиду; меня оставили дома в наказание за какие-то
грехи.
Но совершенно верна была его мысль, что нельзя рассматривать то, что он называл «отвлеченными
началами», как зло,
грех и заблуждение.
По мнению Вл. Соловьева, есть два отрицательных
начала — смерть и
грех и два положительных желания — желание бессмертия и желание правды.
Можно ли осмыслить происхождение зла, осветить первородный
грех, в котором дано
начало всемирной истории?
Непосредственно, первично ощущаемый всеми людьми и во все времена первородный
грех не мог иметь своего
начала во времени и в этом мире.
Свобода творения в
начале мировой истории была сознана формально и потерялась в
грехе; в конце мировой истории она должна быть сознана материально и обретена в совершившемся искуплении.
Силой божественной любви Христос возвращает миру и человечеству утраченную в
грехе свободу, освобождает человечество из плена, восстанавливает идеальный план творения, усыновляет человека Богу, утверждает
начало богочеловечности, как оно дано в идее космоса.
Грех есть источник всех категорий, над которыми рефлектирует гносеология, не понимая первоисточника всего того, с чем имели дело, так как
начинает с вторичного.
По свидетельству Невельского, гиляки считают большим
грехом земледелие: кто
начнет рыть землю или посадит что-нибудь, тот непременно умрет.
К весне солдат купил место у самого базара и
начал строиться, а в лавчонку посадил Домнушку, которая в первое время не знала, куда ей девать глаза. И совестно ей было, и мужа она боялась. Эта выставка у всех на виду для нее была настоящею казнью, особенно по праздникам, когда на базар набирался народ со всех трех концов, и чуткое ухо Домнушки ловило смешки и шутки над ее старыми
грехами. Особенно доставалось ей от отчаянной заводской поденщицы Марьки.
— Да ведь мне-то обидно: лежал я здесь и о смертном часе сокрушался, а ты подошла — у меня все нутро точно перевернулось… Какой же я после этого человек есть, что душа у меня коромыслом? И весь-то
грех в мир идет единственно через вас, баб, значит… Как оно зачалось, так, видно, и кончится. Адам
начал, а антихрист кончит. Правильно я говорю?.. И с этакою-то нечистою душой должен я скоро предстать туда, где и ангелы не смеют взирати… Этакая нечисть, погань, скверность, — вот што я такое!
Так ведь я не то чтобы за
грех почитал, а настращан уж очень: мужик, мол, ты, а коли мужик пить
начал — так тут ему и капут.
Ну, и подлинно повенчали нас в церкви; оно, конечно, поп посолонь венчал — так у нас и уговор был — а все-таки я свое
начало исполнил: воротился домой, семь земных поклонов положил и прощенья у всех испросил: «Простите, мол, святии отцы и братья, яко по нужде аз грешный в еретической церкви повенчался». [Там же. (Прим. Салтыкова-Щедрина.)] Были тут наши старцы; они с меня духом этот
грех сняли.
Вообще Володя был воспитываем в правилах субординации и доверия к папашиному авторитету, а о старых
грехах почтенного родителя не было и помину, потому что на старости лет он и сам
начал сознавать, что вольтерьянизм и вольнодумство не что иное, как дворянская забава.
— Ну, ну, пошутить-то ведь не
грех. Не все же серьезничать; шутка тоже, в свое время, не лишняя. Жизнь она смазывает.
Начнут колеса скрипеть — возьмешь и смажешь. Так-то, голубчик. Христос с тобой! Главное — здоровье береги!
— Ну-с, так это исходный пункт. Простить — это первое условие, но с тем, чтоб впредь в тот же
грех не впадать, — это второе условие. Итак, будем говорить откровенно.
Начнем с народа. Как земец, я живу с народом, наблюдаю за ним и знаю его. И убеждение, которое я вынес из моих наблюдений, таково: народ наш представляет собой образец здорового организма, который никакие обольщения не заставят сойти с прямого пути. Согласны?
— Есть у меня к вам, Яков Васильич, некоторая просьбица, —
начал он каким-то несмелым голосом. — Это вот-с, — продолжал он, вынимая из шифоньерки довольно толстую тетрадь, — мои стихотворные
грехи. Тут есть элегии, оды небольшие, в эротическом, наконец, роде. Нельзя ли вам из этого хлама что-нибудь сунуть в какой-нибудь журналец и напечатать? А мне бы это на старости лет было очень приятно!
Ну, а
грех какой, сохрани Господи! как придерутся, да
начнут по судам таскать, да на все семейство эдакая мораль пойдет, а еще, пожалуй, и имение-то все отнимут: должны будут они-с голод и холод терпеть и без всякого призрения, как птенцы какие беззащитные.
— Перестань, перестань, Саша, — заговорила она торопливо, — что ты это накликаешь на свою голову! Нет, нет! что бы ни было, если случится этакой
грех, пусть я одна страдаю. Ты молод, только что
начинаешь жить, будут у тебя и друзья, женишься — молодая жена заменит тебе и мать, и все… Нет! Пусть благословит тебя бог, как я тебя благословляю.
— Не сглазь, брат: долго ли до
греха? — прибавил он и
начал есть щи.
Ну, а потом? — спрашивал я сам себя, но тут я припомнил, что эти мечты — гордость,
грех, про который нынче же вечером надо будет сказать духовнику, и возвратился к
началу рассуждений: — Для приготовления к лекциям я буду ходить пешком на Воробьевы горы; выберу себе там местечко под деревом и буду читать лекции; иногда возьму с собой что-нибудь закусить: сыру или пирожок от Педотти, или что-нибудь.
— Но, кроме того, ваше преосвященство, как я вот слышал (это Крапчик
начал говорить тихо), слышал, что после радений между хлыстами начинается этот, так называемый, их ужасный свальный
грех!
Ответ от Сверстова он очень скоро получил, в коем тот писал ему: «Гряди, и я бы сам пошел за тобой, но
начинаю уж хворать и на прощанье хочу побранить тебя за то, что ты, по слухам, сильно сбрендил в деле Тулузова, который, говорят, теперь совершенно оправдан, и это останется
грехом на твоей душе».
Охваченная всем этим, Сусанна Николаевна просто
начала молиться по-русски, шепча молитвы и даже крестясь; то же самое делал и Антип Ильич, только креститься в нерусском храме он считал
грехом.
—
Грех было бы мне винить тебя, Борис Федорыч. Не говорю уже о себе; а сколько ты другим добра сделал! И моим ребятам без тебя, пожалуй, плохо пришлось бы. Недаром и любят тебя в народе. Все на тебя надежду полагают; вся земля
начинает смотреть на тебя!
Отец Захария, вынужден будучи так этого дерзкого ответа не бросить,
начал разъяснять ученикам, что мы, по несовершенству ума нашего, всему сему весьма плохие судьи, и подкрепил свои слова указанием, что если бы мы во
грехах наших вечны были, то и
грех был бы вечен, все порочное и злое было бы вечно, а для большего вразумления прибавил пример, что и кровожадный тигр и свирепая акула были бы вечны, и достаточно сим всех убедил.
— Вот, Матвей Савельев, — крякнув,
начинал мясник, хмурясь и надувая щёки, — какое удовольствие —
грех?
— Что ты — и все вы — говорите человеку? Человек, — говорите вы, — ты плох, ты всесторонне скверен, ты погряз во
грехах и скотоподобен. Он верит вам, ибо вы не только речами, но и поступками свидетельствуете ваше отрицание доброго
начала в человеке, вы отовсюду внушаете ему безнадёжность, убеждая его в неодолимой силе зла, вы в корне подрываете его веру в себя, в творящее
начало воли его, и, обескрылив человека, вы, догматики, повергаете его ещё глубже в грязь.
Взяла, перекрестясь, даёт мужику, видно, мужу: «Ешь, говорит, Миша, а
грех — на меня!» На коленки даже встала перед ним, воет: «Поешь, Миша, не стерплю я, как
начнут тебя пороть!» Ну, Миша этот поглядел на стариков, — те отвернулись, — проглотил.
Следом за нею вошел Калмык и, не дав ей даже кончить, кукся глаза и крестясь на образ, с клятвою
начал уверять, что всё это клевета, что он никогда ничего подобного не говаривал и что
грех Софье Николавне губить невинного человека!..
— Нет, мой дорогой, ничего я не боюсь, если понадобится. Только зачем же людей в
грех вводить? Ты, может быть, не знаешь… Ведь я там… в Переброде… погрозилась со зла да со стыда… А теперь чуть что случится, сейчас на нас скажут: скот ли
начнет падать, или хата у кого загорится, — все мы будем виноваты. Бабушка, — обратилась она к Мануйлихе, возвышая голос, — правду ведь я говорю?
— Ну, скажите, ради бога, не тонкая ли бестия? — воскликнул, подскочив, генерал. — Видите, выдумал какой способ! Теперь ему все будут кланяться, вот увидите, и заискивать станут. Не утаю
греха — я ему вчера первый поклонился:
начнете, мол, нашего брата солдата в одном издании ругать, так хоть в другом поддержите. Мы, мол, за то подписываться станем.
— Теперь чисто, мамынька, — говорил Брагин, когда все эти передряги кончились. — Надо и о себе подумать. Наживали долго, промотали скоро… А греха-то, греха-то, мамынька… Сызнова придется
начинать, видно, всю музыку, торговлишку и прочее.
— Смотри, — говорит, — вот в этом месте вода
начинает подсачиваться; завтра же чем свет вали сюда землю и навоз. Долго ли до
греха: нет-нет да и плотину промоет…
— Ещё он сказал, — снова
начал Терентий осторожным голосом, —
грех, говорит, окрыляет душу покаянием и возносит её ко престолу всевышнего…
— Слава тебе, господи! Не восхотел ты, стало быть, чтобы прекратился род мой! Не останутся без оправдания
грехи мои пред тобою… Спасибо тебе, господи! — И тотчас же, поднявшись на ноги, он
начал зычно командовать: — Эй! Поезжай кто-нибудь к Николе за попом! Игнатий, мол, Матвеич просит! Пожалуйте, мол, молитву роженице дать…
Родившись и воспитавшись в строго нравственном семействе, княгиня, по своим понятиям, была совершенно противоположна Елене: она самым искренним образом верила в бога, боялась черта и
грехов, бесконечно уважала пасторов; о каких-либо протестующих и отвергающих что-либо мыслях княгиня и не слыхала в доме родительском ни от кого; из бывавших у них в гостях молодых горных офицеров тоже никто ей не говорил ничего подобного (во время девичества княгини отрицающие идеи не коснулись еще наших военных ведомств): и вдруг она вышла замуж за князя, который на другой же день их брака
начал ей читать оду Пушкина о свободе […ода Пушкина о свободе — ода «Вольность», написанная в 1817 году и распространившаяся вскоре в множестве списков.
А какая она хорошенькая, какая милая, умная! Ведь вот долго ли! Посидишь этак вечера два с ней — и
начнешь подумывать; а там только пооплошай, и запрягут! Хорошо еще, что она в монастырь-то идет; а то бы и от нее надо было бегать. Нет, поскорей поужинать у них да домой, от
греха подальше, только она меня и видела. А после хоть и увижусь с ней, так только «здравствуйте!» да «прощайте!». Хороша ты, Глафира Алексеевна, а свобода и покой и холостая жизнь моя лучше тебя.
— Смотри, вот твоя земля, плачет она в темноте. Брось гордых, смирись, как я смирился, Саша, ее горьким хлебом покормись, ее
грехом согреши, ее слезами, того-этого, омойся! Что ум! С умом надо ждать, да рассчитывать, да выгадывать, а разве мы можем ждать? Заставь меня ждать, так я завтра же, того-этого, сбешусь и на людей кидаться
начну. В палачи пойду!
— Оно бы есть! да больно близко твоей деревни… и то правда, барин, ты хорошо придумал… что
начала, то кончу; уж мне
грех тебя оставить; вот тебе мужицкое платье: скинь-ка свой балахон… — а я тебе дам сына в проводники… он малый глупенек, да зато не болтлив, и уж против материнского слова не пойдет…
— А не вышло бы
греха какого часом… —
начал сдаваться Михал.
— Вот видите ли, — краснея и чувствуя это,
начал Евгений. — Вот видите ли, Василий Николаевич. Тут, пока я был холостой, были у меня
грехи… Вы, может быть, слышали…